Олег Вьюгин, руководитель ФСФР: “Необходимо вернуть рынок в Россию”

Руководитель ФСФР Олег Вьюгин пытается предотвратить превращение страны в британскую колонию

Российский фондовый рынок бурно растет, но Олег Вьюгин, отвечающий в правительстве за его развитие, не торопится себя хвалить. Его сверхзадача — вернуть рынок российских акций на родину, чему мешают в первую очередь страновые риски. Вьюгину трудно говорить о проиcшедшем на прошлой неделе убийстве первого зампредседателя Центробанка Андрея Козлова, с которым он вместе работал в 2002-2004 гг. “С его приходом в ЦБ впервые стала проводиться целенаправленная политика по искоренению криминала из российской банковской системы”, — говорится в официальном заявлении ФСФР по поводу этого убийства. В интервью “Ведомостям” руководитель ФСФР Олег Вьюгин рассказал о том, какие жесткие политические решения необходимо принять для наведения порядка на фондовом рынке страны.

— Инвесторы любят покритиковать работу регулятора. Вы руководите ФСФР уже два года. Что, на ваш взгляд, удалось сделать?

— Когда все довольны, это настораживает. Конструктивная критика — явление естественное. Два года мы последовательно шли по пути реализации подготовленной службой “Стратегии развития финансового рынка России”, она стала правительственным документом, поддержана профессиональным сообществом. Что предлагается в стратегии — реформа принципов размещения ценных бумаг, модернизация инфраструктуры и развитие институциональных инвесторов.

Мы начали с переработки нормативной базы для размещения публичных компаний. Сегодня проводить публичное размещение акций в России стало просто и легко, так же как и в Лондоне, — это один из самых серьезных шагов, который мы сделали для рынка. Новые правила работают, уже три двойных размещения осуществлены, осенью банки готовят еще несколько. В конце года вступит в силу закон о российских депозитарных расписках, являющийся частью общего замысла по совершенствованию регулирования условий размещения ценных бумаг в России. За первые шесть месяцев этого года выпустили 45 нормативных актов ФСФР. Все они направлены на то, чтобы сделать проведение сделок на российских торговых площадках и для инвесторов, и для эмитентов удобным, простым и дешевым.

За два года мы прошли сложный, неформальный путь к консенсусу относительно того, как создавать центральный депозитарий в России. Найдена формула, при которой мы оставляем свободу распоряжения собственностью на объекты существующей инфраструктуры для основных ее владельцев и в то же время создаем мощные конкурентные стимулы к действиям по консолидации. Отсидеться, если наши предложения будут приняты, никому не удастся. Я уверен, что создание центрального депозитария повлечет серьезную реформу — реструктуризацию всей инфраструктуры, это неизбежно. Законопроект направлен на согласование в министерства и ЦБ. Реально развитие инфраструктуры финансового рынка зависит от двух регуляторов: ФСФР и Центробанка. Я считаю большим достижением, что по этому вопросу между нами налажен конструктивный диалог.

— А что не получилось?

— Абсолютно необходимо вернуть рынок в Россию. Он ушел, ушел не при нас, и мы его пока не вернули. Произошло это в 90-е гг., когда законодательство разрешило выпуск депозитарных расписок на акции российских эмитентов и офшорную торговлю локальными акциями. В результате возник ликвидный и прозрачный рынок российских активов за рубежом и мало ликвидный и непрозрачный рынок локальных акций на российских площадках. Вернуть рынок обратно, когда лучшие отечественные активы давно торгуются в Лондоне, совсем не просто. Даже если сегодня создать самые благоприятные условия для размещения и торговли в России. К сожалению, профессиональное сообщество регулятору в этом деле не помощник. Мы, конечно, в ближайшее время примем меры по переводу офшорной торговли российскими акциями на биржи, создадим правила для клиринговых брокеров. Тем не менее придется принимать политические решения относительно депозитарных расписок и плодящихся в иностранной юрисдикции публичных холдингов, за которыми стоят российские владельцы, управляющие российскими активами. Большинство владельцев российских компаний сняли маски офшоров, однако ряду из них под российской юрисдикцией, похоже, не по себе, и они теперь стремятся под британскую или голландскую. Если этот процесс получит продолжение, то мы не только суверенного финансового рынка не получим, но и будем сильно напоминать британскую колонию.

— Как этого избежать?

— Во всем мире главным источником длинных денег на фондовом рынке являются средства, накапливаемые институциональными инвесторами. Первые среди них — пенсионные фонды, фонды, аккумулирующие страховые резервы, взаимные фонды, организуемые крупными управляющими компаниями. Пенсионная реформа, которая должна была создать крупный источник длинных инвестиционных денег для отечественной экономики, провалена. Два года не согласовываются абсолютно необходимые поправки в закон об инвестировании накопительной части пенсий, с тем чтобы прекратить красть будущую пенсию “молчунов”. А решение двухгодичной давности отрезать от пенсионной реформы наиболее активную часть трудящихся фактически дезавуировало эту реформу. В результате мы закачиваем деньги в стабфонд, инвестируем его за рубежом, вместо того чтобы копить будущую пенсию и одновременно получить длинный ресурс для инвестиций внутри страны. Мы предложили развивать корпоративные пенсионные системы и ощущаем очень холодное отношение к этим идеям со стороны ведомств, которые с легкостью похоронили пенсионную реформу в нашей стране.

— Как обстоят дела с проектом мегарегулятора?

— Мы мало продвинулись. Мы предлагали различные варианты, но прогресса не было. Мегарегулятор нужен, если мы хотим быстро и эффективно регулировать и отстраивать финансовый рынок страны. За счет его коллегиальной системы управления и, как результат, сокращения длительных процедур согласования нормативных документов с ведомствами мы предлагали ускорить принятие необходимых рынку решений. Проблема здесь не связана с передачей надзора за банками, который сейчас осуществляет ЦБ. Консолидация регулирования и надзора вторична по отношению к определению организационной формы и юридического статуса регулятора. Посмотрите, как решили этот вопрос в развитых странах или Казахстане. Для мегарегулятора там нашли статус, который обеспечил ему достаточную самостоятельность и контроль со стороны законодательной власти. Мы предлагали путем внесения поправок в наше законодательство фактически создать подобным образом мегарегулятор как юридическое лицо публичного права, но нас не поддержали. Когда вносились поправки в закон о ЦБ, тоже шла речь об определении его статуса, пытались понять, что это такое. Сошлись на том, что это орган власти, юридическое лицо, облеченное законодательно закрепленными полномочиями. Подобный подход предлагалось реализовать и в случае с мегарегулятором. Уверен, что рано или поздно придется ввести в российское законодательство более четкое определение юридического статуса органа власти, что даст возможность создавать коллегиальные органы власти различной степени автономности без обязательного упоминания их в Конституции.

— Тем не менее в Центробанке без энтузиазма относятся к идее передачи мегарегулятору банковского надзора.

— ЦБ занимает понятную позицию: плохой или хороший, но надзор за банковским сектором, обеспеченный материально и законодательно, сегодня существует. Когда говорят: давайте этот надзор передадим другому органу — то возникает вопрос, а какой это орган. ФСФР? Но тогда понизится зарплата специалистов, работающих сегодня в этой сфере. А как быть с материально-технической базой? Последствия такого шага понятны.

— Закон об инсайде уже лет пять стоит в планах правительства. Почему он так долго принимается?

— Нынешний законопроект по этой проблеме вышел в свет только три месяца назад. Предыдущий вариант, насколько я знаю, сильно не нравился профессиональному сообществу, а новый — им поддержан, теперь слово за чиновниками. Если проанализировать законы, которые действуют в ЕС и США, то видно, что они обладают некоторыми особенностями. Там нет математически четкого определения обладателя инсайдерской информации, список инсайдеров остается открытым. Однако санкции против недобросовестного использования инсайдерской информации предусмотрены очень жесткие — вплоть до уголовной ответственности. Если мы хотим повторить этот опыт в России, то у тех, кто работает на рынке, должно быть доверие к регулятору. При подготовке законопроекта мы пошли на компромиссы. После обсуждения согласились пойти на закрытый список по некоторым понятиям, в частности по кругу обладателей инсайдерской информации. Мы согласились с тем, что по большинству дел об инсайде и манипулировании последнюю точку будут ставить не чиновники ФСФР, а суд. Сейчас идет конструктивная работа с саморегулируемыми организациями и министерствами.

— Это нормально, что ФСФР два года пытается написать закон?

— Два года — это нормально для той системы согласований и того уровня исполнительской дисциплины в ведомствах, которые существуют. Если отдельные ведомства по два-три месяца не реагируют на наши законодательные инициативы, а окончательное согласование требует нескольких кругов межведомственных согласований, то год на согласование и утверждение концепции закона, плюс полгода на подготовку текста, плюс год на согласование законопроекта выглядят вполне объяснимо. Если затем мы получаем замечания Главного правового управления президента, то опять нужен круг согласований с министерствами, у которых, кстати, могут появиться новые замечания. Так месяц становится днем в нашей бюрократической жизни.

— Не было идеи поступить с этим законом проверенным способом — отдать депутатам, чтобы они его внесли в Госдуму?

— Понимаете, это не поправка в действующее законодательство, а новый важный закон. Было бы правильно со всех точек зрения, чтобы его вносило правительство.

— Вы имеете возможность донести свою точку зрения до президента, премьер-министра?

— ФСФР подотчетна председателю правительства, и я имею эту возможность. Но я не считаю, что нужно чрезмерно обременять непосредственного руководителя своими проблемами. Правительство, как правило, нашей работе не препятствует, наоборот, от нас ждут действий. А убеждать президента, что нужно принимать закон об инсайде, бесполезно. Ответ заранее понятен: убедите своих коллег. А попытка действовать через большого начальника, чтобы надавить на подчиненных, не самый лучший способ.

— Кто войдет в закрытый список инсайдеров?

— Этот вопрос еще не решен окончательно. Почти решенный вопрос — это закрытый список случаев манипулирования. Наши специалисты насчитали около 15 случаев, которые можно идентифицировать как манипулирование.

— Чиновников вы сможете проверять?

— Законопроект предполагает, что у ФСФР будет право проверить каждого вовлеченного в процесс. То есть запросить письменное объяснение — если гражданин отказывается, значит, он нарушает закон. Но одновременно ФСФР, если речь идет о чиновнике, имеет право попросить руководителя органа власти, в котором тот работает, разобраться и проинформировать нас. Все будет зависеть от конкретной ситуации. Иногда, как мне кажется, если поставить руководителя министерства в известность, чем его сотрудники занимаются, это может быть даже более эффективно, чем общение напрямую. Но мы сможем и напрямую действовать.

— А депутаты? Они тоже могут вызвать колебания рынка.

— Они могут, но есть вопрос — пользуются они этим или нет. Депутат может запрос какой-нибудь послать формальный, скажем по поводу покупки нерезидентами вторичных инструментов на акции “Газпрома”, что привело…

— К колебаниям котировок процентов на 10.

— Пользовался он этим или нет? В принципе, я так понимаю, что закон позволит нам и эту ситуацию прояснить. Ключевой вопрос — были ли его действия недобросовестным образом использованы связанными с ним лицами, что установить непросто, если не иметь серьезных полномочий.

— На рынке каждый готов показать на ситуацию, когда, на его взгляд, была торговля на инсайде. У вас есть какие-то любимые примеры инсайдерской торговли?

— В основном мы наблюдаем и расследуем манипулирование ценами. Недобросовестное использование инсайдерской информации в рамках существующих полномочий трудно доказуемо.

— А с манипулированием какая ситуация?

— Сознательно используется. Вот последний случай был с акциями “Полюса”. Мы, конечно, это не квалифицировали как манипулирование впрямую. Потому что брокер сослался на клиента, от которого мы не можем затребовать объяснений. Хотя это было чистое манипулирование.

— По разным оценкам, около двух третей российских бумаг принадлежат иностранцам…

— Да, примерно так и есть, если речь идет об активно торгуемых акциях.

— На ваш взгляд, это плохо или хорошо?

— Это не плохо и не хорошо. Это свидетельство того, что в России институциональных инвесторов мало, а отечественные компании уже дозрели до публичного статуса и им требуются инвесторы.

— А ПИФы?

— Это институциональные инвесторы, но в них собрано пока около $20 млрд, а free float российских публичных компаний более $200 млрд. Их заменяют международные институциональные инвесторы — свято место пусто не бывает. С российскими акциями уже работают глобальные фонды, которые действуют не только на развивающихся рынках. Это очень хорошо, они способствуют стабильности и полноте рынка. Минусы связаны с тем, что такие инвесторы предпочитают работать с депозитарными расписками, в результате чего российский рынок локальных акций теряет ликвидность, хотя негативное отношение к рискам российских торговых систем сейчас рассеивается.

— Но риски все же остаются — взять, например, ситуацию с “Транснефтью”.

— Да, история, мягко выражаясь, совсем некрасивая. Естественно, мы отреагировали — обратились в прокуратуру с развернутой оценкой этого факта как с правовой, так и с содержательной точки зрения. Мы обращались и к старому генеральному прокурору, и к новому. Очевидно, что органы правосудия и прокуратура должны преследовать и наказывать именно тех, кто своими действиями нанес ущерб либо инвестору, либо компании, либо государству. Но если мы будем считать, что добросовестные приобретатели тоже могут быть виноваты в чьих-то преступлениях, то рынок можно закрывать. Решение суда и последующие действия по блокировке акций на счетах регистратора и депозитариев привели как раз к поражению в правах добросовестных приобретателей акций “Транснефти”. Отрадно, что в конце концов суд принял справедливое решение.

— ПИФы привлекают по $100-200 млн в месяц, за полгода собрали $1 млрд. Вас это радует?

— Я согласен с социологом Александром Ослоном, который сказал мне, что нынешний интерес к ПИФам сродни эпидемии. Вирус гриппа все время присутствует, но иногда он усиливается, и начинается эпидемия. Интерес частных лиц к коллективному инвестированию совпал с периодом, когда на российском рынке существенно поменялся состав инвесторов — как раз в 2005 г. пришли глобальные и панъевропейские фонды, известные во всем мире, которые покупают широкий круг активов и инвестируют вдолгую. Это привело к быстрому росту всего рынка. И параллельно мы увидели рост интереса со стороны граждан. Но с точки зрения масштабов все-таки не надо преувеличивать размер события, потому что $1 млрд — это совсем немного даже по российским меркам.

— Может, вам надо социальную рекламу давать: мол, несите деньги в ПИФы?

— Нет, мы ничего рекламировать не должны. Мы бизнесом не занимаемся.

— Пару лет назад вас беспокоило то, что торги российскими акциями в основном идут за границей. Эта проблема не стала менее актуальной?

— Актуальность осталась. В России рынок инвестиционных сделок с акциями недостаточно ликвиден для того, чтобы сюда пришли крупные игроки. То, что мы видим на биржевых объемах, — это в основном маржиналка, репо, срочные сделки, т. е. сделки сродни спекулятивным или казначейским операциям банков. Крупные блоки российских акций торгуются либо в ADR, либо в офшорах и не выходят в российское биржевое пространство. Цифра, сопоставляющая объем торгов на российских площадках с торгами в Лондоне, в этом смысле является лукавой. Это несопоставимые по содержанию сделки, однако, получив результат о том, что 70% сделок проходит в России, мы с удовольствием себя хвалим. Многие компании хотят проводить IPO в депозитарных расписках. Регулятор требует, чтобы размещение было и в локальных акциях. Все соглашаются, но большую часть все-таки выводят в виде депозитарных расписок. Именно там и возникает ликвидность. Надо выиграть конкуренцию на первичных размещениях, но для этого надо вывести на биржу инвестиционные сделки с локальными акциями, сделать их прозрачными, показать ликвидность этого биржевого рынка. Тогда можно начинать перевод депозитарных расписок в локальные акции.

— А желание компаний проводить IPO исключительно за границей, как это в свое время сделала “Пятерочка”, вас беспокоит? Есть желающие наплевать на запреты?

— Есть такие.

— Много?

— Пока немного. Например, в СМИ пишут о подготовке к размещению акций некой компании, зарегистрированной в британской юрисдикции и называемой Sual Limited. Попытка представить российские активы в виде западной холдинговой компании, которая выпускает свои акции на Лондонской бирже, — это линия, которую инициировали юридические и финансовые консультанты несколько лет назад. Их бизнес и логика понятны. Когда возник спрос на публичность, российские компании, у которых все права собственности изначально были зарегистрированы в офшорах, должны были решать вопрос об их переводе под российскую юрисдикцию. По сути, консультанты предложили вариант SPV под соусом минимизации рисков российской юрисдикции. Компания получается публичной, можно использовать весь спектр финансовых и корпоративных инструментов развития, можно легально пополнить личные счета акционеров путем IPO, а юрисдикция не российская, да еще зарубежные миноритарии появляются. Значит, все судебные тяжбы будут не в России, хотя и по поводу российских активов. Мы понимаем фундаментальные причины этого, но то, что предлагается, — это не выход. Это побег с активами. Поэтому наше отношение к этому негативное.

— На интернет-брокеров приходится более 25% оборота по всем российским акциям. С другой стороны, ФСФР жестко декларирует, что будет следить за тем, чтобы компании не давали большие плечи. Не снизится ли из-за этого ликвидность на российских площадках?

— Меня такая ликвидность мало волнует. Важно вернуть на локальный рынок инвестиционные сделки. Что касается интернет-трейдинга, то это всего лишь механизм. Можно использовать его для маржинальной торговли, а можно и просто для инвестиций. Все зависит от того, кого брокер способен заинтересовать своим продуктом. Конечно, легче всего дурачить жадных физиков. Но это маргинальный бизнес. Когда мы говорим об ограничении плеча по маржинальной торговле, мы какую цель преследуем? Ограничить риски. Страховые фонды не создаются, отсутствуют правила принудительного закрытия сделок этих самых физиков. Мы установили максимальное плечо один к трем и говорим: не залезайте слишком в большие риски, так как здесь не только личный риск участника, а риск всего рынка. Если плечи будут слишком велики и возникнет необходимость при падении рынка закрывать очень большое количество позиций, мы мультиплицируем провал рынка, а это повредит институциональным инвесторам. Такой рынок не просто непривлекателен — он опасен для нормальных инвесторов.

— Но ведь все равно нарушают?

— Нарушают. По этому поводу анекдот. Мухомор говорит белому: “Придет грибник, срежет тебя и зажарит”. Белый отвечает: “Срежет или нет — это еще посмотрим, а вот тебе, конопатый, по роже лопатой даст — это точно”. Так вот белых мы не режем, а лопату мы точим.

— Можно ли ожидать, что среди мухоморов окажутся лидеры рынка?

— Мы работаем над этим вопросом. Пока у нас нет готовых результатов проверок, которые вынудили бы нас немедленно применять к ним санкции.

— За год обороты на срочном рынке чуть ли не удесятерились — $300-500 млн в день уже норма. Но многие серьезные инвесторы говорят, что мир погубит торговля деривативами. Нам до этого далеко еще?

— Нам, безусловно, до этого далеко. Рынок деривативов — объективно востребованный инструмент. Возможность хеджировать риски важна для институциональных инвесторов, с другой стороны, на этом могут зарабатывать спекулянты. Если на этом рынке превалируют хедж-фонды, которые никем не регулируются, то может возникнуть ситуация, когда рынок уйдет за рамки разумного. В этом случае могут пострадать более консервативные инвесторы. Поэтому вопрос не в инструменте, а в том, стоит ли регулировать свободных рейдеров фондового рынка — хедж-фонды.

— Вы собираетесь стимулировать развитие срочного рынка?

— До конца года будет обеспечена судебная защита форвардных сделок. Нынешнее законодательство относит их к сделкам пари. После длительной дискуссии мы убедили всех, что нужна поправка в Гражданский кодекс, и нашли адекватную формулировку. Вступил в силу нормативный акт ФСФР, регулирующий правила заключения срочных контрактов на бирже. Можно сказать, что нормативная сторона вопроса развития рынка деривативов в России практически решена. Мы разрешили ПИФам до 10% портфеля держать в форме срочных контрактов с целью хеджирования рисков этого портфеля.

— Когда ПИФам дадут право покупать иностранные акции?

— ПИФы имеют право покупать иностранные активы. Это не запрещено. Но сейчас можно покупать активы только в тех странах, с регуляторами которых у ФСФР есть соглашение об обмене конфиденциальной информацией. А таких соглашений, за исключением Бразилии, пока нет. Вскоре могут появиться соглашения со странами СНГ. Здесь действительно есть проблема.

— Значительная часть торговли российскими бумагами идет в долларах, вас это не смущает?

— Это дань истории, рынок начинался в то время, когда была высокая инфляция, рублевая цена не была ориентиром. Взять это и прямо сейчас искоренить невозможно. Должна быть эволюция. Рынок сам должен признать наиболее удобный инструмент. Я думаю, если продолжится развитие локального рынка акций и будет сохраняться надежная макроэкономическая политика, то предпочтение будет отдаваться акциям, котирующимся в рублях.

— А вы сами куда деньги инвестируете?

— Депозит в банке и паи в ПИФе недвижимости.

— Почему недвижимость?

— ПИФ недвижимости — это необременительная инвестиция. Сдал деньги и забыл: он закрытый, понятно, как он работает, понятно, от чего зависит доход. Рентный доход от инвестиций в недвижимость сейчас 13-18%, если подходить консервативно.

— А какая недвижимость?

— Офисная. Это закрытый ПИФ коммерческой недвижимости.

— Вы советуете родственникам или знакомым, какие акции покупать?

— Я стараюсь не советовать, когда меня спрашивают. Я начинаю описывать плюсы и минусы, а давать советы воздерживаюсь. Рыночный риск я могу оценить, но давать совет принять этот риск или нет — неправильно. Это дело индивидуальное.

— Летом прошло IPO “Роснефти”. Вас многие спрашивали об этих акциях?

— Спрашивали знакомые.

— И вы взвешивали риски?

— Вынужден был на эту тему говорить. Спрашивал: вы зачем хотите купить? Вложиться вдолгую, в расчете на существенный рост капитализации компании в ближайшие годы, или вы хотите сегодня купить, а завтра продать и на этом заработать? В зависимости от ответа напрашивался и совет. Вторую стратегию я считал неправильной: на такой операции, скорее всего, сейчас не заработать. А вот над долгосрочным вложением можно было подумать. Запасы этой компании явно имеют перспективы роста.

— Как вы следите за рынком?

— В течение дня заглядываю на сайты бирж, смотрю, что там происходит.

— Аналитику смотрите?

— Аналитику в меньшей мере — компании нам аналитику не присылают. Хотя если попросить, то, наверное, подпишут.

— А вы доверяете аналитикам инвесткомпаний?

— Аналитик не должен допускать, чтобы им манипулировали. Аналитик, известный на рынке, никогда этого не допустит, чтобы не потерять авторитет. Но, конечно, желание подыграть иногда бывает. Читайте проверенных людей, которых ни разу не поймали на том, чтобы они давали рекомендации в интересах сделки или компании.

— Какие у вас планы на будущее?

— Я не связываю свою оставшуюся карьеру исключительно с ФСФР. Это было бы неправильно, если бы я старался сидеть тут до пенсии. Любой руководитель в таких ведомствах не должен засиживаться слишком долго. Нужно выполнить определенную программу, и, если есть другие интересы, их тоже надо реализовывать.

— Не хотите стать гуру рынка?

— Гуру нельзя стать — им нужно родиться. Я хотел бы еще поработать в более динамичной среде, нежели бюрократическая.

— В инвесткомпании?

— Может быть.

— Опять главным экономистом?

— С моей позиции, наверное, уже трудно идти на экономиста или аналитика. Это может быть воспринято как потеря потенциала.

БИОГРАФИЯ

Олег Вячеславович Вьюгин родился 29 июля 1952 г. в Уфе. В 1974 г. окончил механико-математический факультет МГУ, в 1977 г. — аспирантуру МГУ. В 1978 г. — младший научный сотрудник (м. н. с.) кафедры математики Башкирского университета. В 1979-1980 гг. — м. н. с. в “Союзцветметавтоматике” (Москва). В 1980-1989 гг. — старший научный сотрудник, затем завсектором ВНИИ по изучению спроса населения и конъюнктуры торговли. В 1989-1992 гг. — ведущий научный сотрудник, завлабораторией Института народнохозяйственного прогнозирования. В 1993-1995 гг. — руководитель департамента макроэкономической политики Минфина. В 1996-1999 гг. — заместитель, затем первый заместитель министра финансов. С октября 1999 г. — главный экономист, зампред правления управляющей компании “Тройка Диалог”. В апреле 2002 г. назначен первым зампредом Центробанка. В марте 2004 г. назначен руководителем Федеральной службы по финансовым рынкам.

Олег Вьюгин, руководитель ФСФР: “Необходимо вернуть рынок в Россию”  // Ведомости(Москва) .- 21.09.2006